Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не
учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать
в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
— Маргарита просила кланяться; она теперь
учит рукоделию
в монастырской
школе.
— Вот какая новость: я поступаю на хорошее место,
в монастырь,
в школу, буду там девочек шитью
учить. И квартиру мне там дадут, при
школе. Значит — прощай! Мужчинам туда нельзя ходить.
Татьяна Гогина
учит рабочих
в полулегальной
школе, на фабрике какого-то либерала из купцов.
Что он там,
в немецкой
школе, что ли, сидит да уроки
учит?
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство)
в трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут
в мастерские, а о
школах и не думали. Маленьких не
учили, а подросткам, уже отданным
в мастерские, учиться некогда.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете.
В наше-то время отца моего
учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и
школа будет сменять
школу. Так, Николай Степанович?
— Что-с? — крикнул грозно Слива, но тотчас же оборвался. — Однако довольно-с этой чепухи-с, — сказал он сухо. — Вы, подпоручик, еще молоды, чтобы
учить старых боевых офицеров, прослуживших с честью двадцать пять лет своему государю. Прошу господ офицеров идти
в ротную
школу, — закончил он сердито.
Из
школы молодой Покровский поступил
в какую-то гимназию и потом
в университет. Господин Быков, весьма часто приезжавший
в Петербург, и тут не оставил его своим покровительством. За расстроенным здоровьем своим Покровский не мог продолжать занятий своих
в университете. Господин Быков познакомил его с Анной Федоровной, сам рекомендовал его, и, таким образом, молодой Покровский был принят на хлебы с уговором
учить Сашу всему, чему ни потребуется.
— Друзья мои, —
учил он нас, — наша национальность, если и
в самом деле «зародилась», как они там теперь уверяют
в газетах, — то сидит еще
в школе,
в немецкой какой-нибудь петершуле, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель ставит ее на колени, когда понадобится.
— Мальчик ходит
в воскресную
школу, и его
учат: милый мальчик, ты должен любить врагов.
Семи лет его «начали
учить», десяти — он «ходит
в школу», двадцати одного года — он стоит на ступеньке с ружьём
в руках и с улыбкой на лице, — подписано: «Отбывает воинскую повинность».
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам
в школе,
учит уроки. Но и учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке не удивило Илью: Яков почти не обращал внимания на жизнь
в доме, но Илье захотелось узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Напротив того,
в этой дурацкой
школе глупых девчонок заставляла всегда твердейшим образом
учить катехизис и разные священные истории, внушала им страх и уважение ко всевозможным начальническим физиономиям; но меня все-таки выгнали, вышвырнули из службы, а потому теперь уж извините: никакого другого чувства у меня не будет к моей родине, кроме ненависти.
— А чему бишь
учили меня
в школе? — инстинктивно спрашивает он самого себя, — ах, да! res nullius caedet primo occupant!! вещь принадлежит тому, кто первый ее захватит. — верно! — Затем он успокаивается и окончательно решает
в уме, что нет
в мире ничего столь бесполезного, как нескромные вопросы.
И действительно: за что бы он ни взялся, все
в его руках спорится, все выходит оттуда
в лучшем виде. Он удивляется только одному: отчего
в школе его
учили как будто чему-то другому?
— А кто ж его знает! Вот спросим Вавилу — он
в школу ходил. Теперь всему
учат. Вавила! — позвал старик.
Ещё когда минуло мне шесть лет, начал Ларион меня грамоте
учить по-церковному, а через две зимы у нас
школу открыли, — он меня
в школу свёл. Сначала я несколько откачнулся от Лариона. Учиться понравилось мне, взялся я за книжки горячо, так что он, бывало, спросит урок у меня и, прослушав, скажет...
Утром домине приступил прослушивать уроки панычей до выхода
в школы. Как братья училися и как вели себя — я рассказывать
в особенности не буду: я знаю себя только. Дошла очередь до моего урока. Я ни
в зуб не знал ничего. И мог ли я что-нибудь выучить из урока, когда он был по-латыни? Домине же Галушкинский нас не
учил буквам и складам латинским, а шагнул вперед по верхам, заставляя затверживать по слуху. Моего же урока даже никто и не прочел для меня, и потому из него я не знал ни словечка.
Кокошкин не только был охотник играть на театре, но и большой охотник
учить декламации;
в это время был у него ученик, молодой человек, Дубровский, и тоже отчасти ученица, кажется,
в театральной
школе, г-жа Борисова; ему пришла
в голову довольно странная мысль: выпустить ее
в роли Дидоны, а ученика своего Дубровского
в роли Энея; но как
в это время года никто бы из оставшихся жителей
в Москве не пошел их смотреть, то он придумал упросить Шушерина, чтоб он сыграл Ярба.
Ты не можешь судить о ней, не видавши ее
в тех ролях, которые она игрывала, будучи еще
в школе, когда ею никто не занимался и не
учил ее.
Известно, что как бы ни дурно
учили ребенка
в детстве, как бы ни плохи были преподаватели
в школе, но если ученик имеет добрую волю и твердое желание учиться, то при хороших его способностях он непременно достигнет образования сам, независимо от своих наставников.
Да,
школу построил из старого заводского камня, рублей за восемьсот, и «многая лета» пели ему на освящении
школы, а вот, небось, пая своего не отдаст, и, небось,
в голову ему не приходит, что мужики такие же люди, как он, и что их тоже нужно
учить в университетах, а не только
в этих жалких заводских
школах.
Какой отец, отпуская детей своих
в школу,
учил их надеяться только на себя и на свои способности и труды, ставить выше всего науку, искать только истинного знания и
в нем только видеть свою опору и т. п.?
В школе его
учат «не рассуждать, а исполнять»;
в деле сердца и высших стремлений он слышит беспрестанно суеверные аллегории от разных мистификаторов;
в юридических отношениях он натыкается всюду или на помещичью власть, или на окружного и станового,
в частных, житейских делах он встречает — кулака, конокрада, знахаря, солдата на постое, купца-барышника, подрядчика…
— Отца осрамили, отцу
учить запретили, под надзор полиции отдали,
школу отняли, а она
в этой
школе продолжает
учить как ни
в чем не бывало.
После этого я не имею права дозволить вам
учить детей и не могу оставить
школу в ваших руках.
Бесспорно одно, что оно определенным образом организовано, есть организм, как
в верном предчувствии важной мистической истины
учит социология, так наз. органической
школы.
— Послушай, Лидочка, ведь это,
в сущности, ужасно! — говорит Сомов, вдруг останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на ее лицо. — Ведь ты мать… понимаешь? мать! Как же ты будешь детей
учить, если сама ничего не знаешь? Мозг у тебя хороший, но что толку
в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания… знания дети и
в школе получат, но ведь ты и по части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут!
— Есть… И образцовое двуклассное, и еще две
школы в слободах; но ведь это
в самое последнее время заведено; а прежде — вы, чай, сами помните — хоть шаром покати… Раскольничьи черницы да солдаты безграмотные
учили по Псалтири… Опять же при братстве происходят беседы, ввиду борьбы с расколом, и поучительные чтения светского характера.
В обществе чувствовалось все сильнее либеральное течение, и одним из его симптомов сделались воскресные
школы. Вскоре их ограничили, но
в мою первую петербургскую зиму это превратилось даже
в некоторых местностях Петербурга
в светскую моду.
Учили чумазых сапожных и кузнечных мальчиков фрейлины, барышни, дамы, чиновники, военные, пажи, лицеисты, правоведы, разумеется, и студенты.
Но то, что мы тогда видели на деревенском «порядке» и
в полях, не гнело и не сокрушало так, как может гнесть и сокрушать теперь. Народ жил исправно, о голоде и нищенстве кругом не было слышно. Его не
учили, не было ни
школы, ни фельдшера, но одичалости, распутства, пропойства — ни малейшего. Барщина, конечно, но барщина — как и мы понимали — не «чересчурная». У всех хорошо обстроенные дворы, о «безлошадниках» и подумать было нельзя. Кабака ни одного верст на десять кругом.
Он кончил очень некрасной долей, растратив весь свой наследственный достаток. На его примере я тогда еще отроком, по пятнадцатому году, понимал, что у нас трудненько жилось всем, кто шел по своему собственному пути, позволял себе ходить
в полушубке вместо барской шубы и открывать у себя
в деревне
школу, когда никто еще детей не
учил грамоте, и хлопотать о лишних заработках своих крестьян, выдумывая для них новые виды кустарного промысла.
Музыка
в те зимы входила уже значительно
в сезонный обиход столицы. Но Петербург (как и Москва) не имел еще средств высшего музыкального образования, даже о какой-нибудь известной частной
школе или курсах что-то совсем не было слышно. Общая музыкальная грамотность находилась еще
в зачатке. Музыке
учили в барских домах и закрытых заведениях, и вкус к ней был довольно распространен, но только"
в свете", между"господ", а гораздо меньше
в среднем кругу и среди того, что называют"разночинцами".
Остальное связать со своим именем. Завещать двести тысяч — цифра эффектная — на какое-нибудь заведение, например хоть на профессиональную
школу… Никто у нас не
учит девушек полезным вещам. Все науки, да литература, да контрапункт, да идеи разные… Вот и ее, Марью Орестовну, заставь скроить платье, нарисовать узор, что-нибудь склеить или устроить, дать рисунок мастеру, — ничего она не может сделать. А
в такой
школе всему этому будут
учить.
Отца Савву звали к архиерею, но отпустили с миром, и он продолжал свое дело: служил и
учил и
в школе, и дома, и на поле, и
в своей малой деревянной церковке.
Нефора же жила
в скромной доле, благотворя бедным и учреждая
школы для детей, где их
учили полезным наукам и ремеслам.